Одесскин двор

Обычный дом. На семьдесят пять квартир. Обычный двор. Зимой, в обломках грязной наледи, сбитой кое-как не самым трезвым дворником и сваленной вдоль узких дорожек. Летом, в бычках и жирной городской пыли. Ничего особенного. Был ничем особенным. Все изменилось одним июньским утром. 

— Говорит и показывает Одесса, - отчетливо разнеслось по всем углам. 

По случаю чудесной, ранне-летней погоды, когда всё, чему уже было положено вылезти и зацвести,  вылезло и зацвело, а пылью и копотью ещё не покрылось, все окна в доме были  раскрыты настежь и вести со двора ни для кого не остались секретом. 

Не выглянул в окно только ленивый, потому как именно оттуда неслось неведомое ранее  сообщение. Насладившись неурочным представлением, озадаченные хозяйки  попереглядывались, свесившись за подоконники, да и втянулись обратно на кухни, оставив обсуждение происходящего до вечерних посиделок.

И начиная с этого дня, для традиционных ежевечерних сплетен была всегда одна и та же причина и тысячи поводов, ею поданных.

Одесса. Одесса то, Одесса сё. В доме не  осталось ни одной квартиры, не затронутой этой катастрофой. Если происходила  какая-то ерунда или чертовщина, все знали, без Одессы тут не обошлось.  

Не прошло и недели, как в это торнадо засосало и соседние дома. Во двор  чумового дома то и дело заявлялись экскурсии с участковым во главе. Но против  Одессы у них не было шансов. 

Понятное дело, что через месяц обычный двор  превратился в Одесский, а все его жители стали одесситами. И не важно, что за окном Енисей, а не Чёрное море. Быть одесситом в Сибири не каждому досталось.  

Славик вырос в этом одесском дворе, чертовски гордился сим  обстоятельствам и при каждом неудобном случае вещал растерявшимся слушателям. Он уже лет пять работал таксистом и безошибочно определял, кому из пассажиров можно присесть на  уши и рассказать о счастливом детстве, а с кем и помолчать не грех.

Вот и  в этой парочке, подхваченной на парковке в аэропорту, он углядел слабину и  зачесал любимое. 

— Представляете, всего лет восемь было пигалице, а она  весь двор построила. Наследственное, наверное. У неё отец офицером был, вот и она такая же получилась.
— Шебутная девка, ни минуты покоя. То мы всем двором  голубятню строили, то ночью ходили выкапывать в соседнем дворе теннисный стол и  до утра его бетонировали в своём дворе, то простыни с сушилок воровали и в  приведения играли.
— А один раз тарзанку с крыши устроили. Она первая  полезла испытывать. Повезло ей, легкая была козявка, только руку сломала, когда  провод оборвался уже ближе к земле. Другой бы убился, а она даже не вякнула.  Отряхнулась и пошла провод толще искать. А руку сломанную только вечером мать ее  увидела.
— Таких больше не делают. Жаль, уехали они быстро. Где-то через пол  года отца ее перевели в другой город. Но двор наш так и остался одесским. Хотите  покажу?

Уже выгрузившись у гостиницы из такси и попрощавшись с общительным таксистом, молодой человек притянул к себе слегка беременную супругу и проникновенным  голосом шептал ей в тёплое ухо. 

— Дорогая Одесса Викторовна, я рад, что нас забросило в один из городов твоего детства! Где бы я ещё узнал столько интересного про мать своего ребёнка? А кстати, почему не призналась парню, что ты героиня его жизни?

— Пусть у него останутся  воспоминания, не замутнённые беременной теткой! Ну и к тому же, такие одесские дворы есть ещё в десятке городков, всех и не вспомнить. Мы много где успели пожить, - озорно улыбалась бывшая катастрофа, мать будущей катастрофы.

— Отец твой, конечно, красавчик, удачное имя тебе придумал. А внучку он обещал Махачкалой называть. Какое тонкое чувство юмора у артиллериста. И какая изощренная месть!