Прибившийся

Откуда он прибился, на селе не знали. Просто однажды появился и остался. Его голоса никто ни разу не слышал, то ли нем был от природы, то ли обезображивающие его шрамы были глубже, чем можно было разглядеть.

Возраст определить не получалось, но косматая седина говорила о давно ушедшей молодости. Близко он ни к кому не подходил, знал, что пугает своим огромным зверским видом. 

Единственный глаз отражал мудрость бесприютной судьбы. Второго не было. Голову рассекали шрамы. Рубили топором или чем-то похожим, судя по длине зарубцевавшихся ран. Их толстые переплетения сложились крестообразно через отсутствующий глаз и приклеили ему единственное подходящее имя — Монах. 

Бабы, проходя мимо его лежбища в куче соломы на задворках почтового отделения, крестились и спешили быстрее прошмыгнуть, пока он не поднял голову и не уставился на них своим неподвижным взглядом. 

Мужики тоже опасались его молчаливого гнетущего присутствия, у почты тише разговаривали и пьяными старались мимо не ходить. Мальчишки и вовсе обходили почту стороной.  

Почтальон, тетка в возрасте и старых калошах, радовалась тишине и враз  уменьшившемуся количеству посетителей, забредавших на почту скуки ради и отвлекающих её от вязания по схемам в журнале «Работница».

Благодарная, она выносила на улицу ведро с водой для Монаха и делилась с ним хлебом. Монах при ней никогда не подходил к угощению и воду не трогал, но к утру ни хлеба, ни воды в ведре не оставалось. 

Он пропадал иногда и день-два его не видели, а потом возвращался по пыльной центральной дороге на своё належанное место у почты, мрачным видом распугивая мелкоту за покосившиеся заборы. 

Начавшийся душным августовским вечером на окраине села пожар, собрал крикливую бестолковую толпу. Только несколько ухватистых мужиков активно тушили пожар и растаскивали деревянные ошмётки избы, боясь за собственные дома, стоящие неподалёку. 

Изба была не жилая, там собирались мальчишки для своих хулиганских выходок, они и подпалили.

Размазывая сопли по щекам, самый чумазый бегал вокруг пожарища и звал меньшого. Никто не отзывался. Прибежавшая мать осела тут же в пыль, поняв, кто пропал. Слов ни у кого не было. И никто не заметил, как стоявший позади толпы Монах обошел пожарище и спустился в овраг за соседним домом.

Там он и нашёл перепуганного икающего мальца в мокрых штанах, испачканных глиной и не только. Мелкий, убегая от жара горящей избы, соскользнул по мокрой траве на дно канавы и не смог выбраться.

Монах опустил свою тяжелую голову и пошёл вдоль оврага, зовя за собой. Малец бежал следом, боясь опять остаться в одиночестве. Канава становилась все мельче и наконец вывела к дороге, на которую смог выбраться малой, подталкиваемый в спину страшным косматым Монахом. 

Выбравшись, мелкий припустил домой в предчувствии  хорошей порки. Отцовский ремень он знал на рубль, не на копейку. И вдруг остановился. И  медленно пошёл обратно. Подойдя вплотную к Монаху, он обхватил ручонками косматую голову и прижавшись со всей детской силой зашептал в самое ухо: 

— И совсем ты не страшный, ты самый лучший. Лучшая собака на свете. Я завтра к тебе приду.

Кто не ленивая жопа, тому надо пройти по ссылке на главную страницу конкурса и заценить мою поделку:

https://na-slabo.livejournal.com/16035.html.