На дворе уныло тлел 1997 год, папе на заводе не платили зарплату, маминым ученикам было не до музыки, и на крышке фортепьяно вместо нот пылились журналы бурда и отрезы дешевой и грубой ткани – мама брала уроки шитья у своей портнихи. Моя школьная любовь, Пашка Мельников, вылетев со второго курса радиотехнического, загремел в армию и после 3 месяцев в учебке уже штурмовал Грозный. Вернувшись домой, Пашка подался в шестерки к местному авторитету Шурупу, надел малиновый пиджак, увешался золотыми цепями и щедро сорил деньгами по кабакам в обществе шлюх и таких же как он искрометных дебилов, которым по меткому определению моей мамы и жить-то оставалось два понедельника. Встречи одноклассников раз от разу становились все унылей, большинство девчонок уже успели выскочить замуж и родить, и их сфера интересов вдруг сузилась до размеров детских пеленок и естественных, опять же детских испражнений. Таких как я, грызущих гранит науки, было немного.
Сдав зимнюю сессию, весь наш четвертый курс гадал, где у нас будет педпрактика. В институте упорно ходили слухи, что обязательное распределение четверокурсников по деревням вот-вот отменят, как досадный пережиток совкового прошлого, но на общем собрании в холодном актовом зале наш замдекана, латентный гей Коростылев под унылый ропот студентов опроверг эти слухи.
- В этом году, как и в предыдущем, руководство пединститута решило не отходить от общепринятой традиции, - высоким тонким голосом провозгласил Коростылев, нервно теребя синий галстук в крупный белый горох. – Поэтому студенты нынешнего четвертого курса будут распределены проходить педагогическую практику по школам сел близлежащих районов, с которыми у нас установлено тесное сотрудничество и достигнуты договоренности.
- Пипец, Танька, - шепнула мне на ухо Лёленька, моя боевая подруга, с которой мы делили комнату в общаге и не только. – Щас увидишь, меня точно сошлют в тьмутаракань.
Коростылев, перекрывая недовольный гул, зачитывал списки. Лёленьке досталась деревня с непоэтичным названием Скотинино, меня же определили в Малые Сосны.
- Пипец, ну пипец же, - повторяла Лёленька, затягиваясь сигаретой на крыльце института. – Ты только представь: я преподаю французский юным скотининовцам. Сильвупле мез анфан. Асейву, же сюи пердю.
Лёленька хрипло рассмеялась.
Выяснилось, что ехать мне и Лёленьке было по пути, во всяком случае хмурая и заспанная кассирша на автовокзале вручила нам с Лёленькой билеты на один и тот же пригородный автобус.
- В Скотинино много народу выходит, не проедешь, - буркнула она Лёленьке. – А Малые Сосны спросите там.
Мы погрузились в вонючий автобус, плюхнулись на ободранные дерматиновые сидения и отправились сеять разумное, доброе, вечное. Автобус трясло, на каждом ухабе он подскакивал и утробно урчал, сидевшая через проход длинноносая старуха в облезлой каракулевой шубе истово крестилась и беззвучно шептала молитвы, с заднего сиденья слышался весёлый матерок – компания юных гопников дулась в подкидного.
Автобус медленно тащился по пригородной дороге, за окном мелькали покосившиеся бревенчатые, почти чёрные от времени избы, кривые ёлки, лысые кусты, заснеженные поля, которые после грязного мартовского города выглядели девственно чистыми. В каждой деревеньке водитель делал остановку и сипло кричал:
- Баландино кто выходит?
Или
- Тряпкино. Следующая Сидорово, останавливать али как?
Автобус постепенно пустел. В Баландино вылезла длинноносая старушенция, в Сидорово автобус отрыгнул весёлых гопников. Вот уже и Лёленька вышла в своем Скотинино, а я всё ехала и ехала, и казалось, этой дороге не будет конца и краю.
- А скажите, до Малых Сосен далеко ещё? – спросила я толстую тётку, сидевшую впереди меня.
- Та нет! – лениво протянула тётка. – Скоро уже.
Скоро составило сорок минут.
- В обчем смотри, в сами-то Малые Сосны мне не проехать, ты щас вон там видишь тропку? – водитель махнул рукой куда-то вправо. – Видишь?
Я неуверенно кивнула.
- Так ты туда и иди. Там мостик будет через речку, а потом горушка, спустишься, и все твои Малые Сосны как на ладони.
И они действительно лежали как на ладони: ладные избы с крепкими черепичными крышами, поверх которых из кирпичных труб клубился уютный домашний дымок.
Я стояла на горке и смотрела, как куда-то вниз, причудливо петляя, уходит узкая протоптанная тропинка, ведущая к этим игрушечным и чистеньким домикам, весёлым и ярким заборчикам, к двухэтажному, покрашенному в зелёный цвет зданию, над которым реял триколор – к школе.
- Скорокопытко. Алла Ивановна.
Высокая женщина приветливо протянула мне руку. Рука была прохладной, хотя само помещение школы было жарко натоплено. Женщина выглядела довольно-таки молодо, но её ровное, почти лишённое морщин лицо странно контрастировало с седыми волосами, убранными в высокую прическу.
- Я – завуч по учебной части и преподаю здесь химию. А вас, Татьяна Михайловна, к нам, значит, английский определили преподавать. Очень-очень вовремя, Анна Степановна от нас ещё в прошлом году на пенсию ушла, и мы здесь без английского просто погибаем.
- Вообще-то, у меня английский – второй, - неуверенно пробормотала я. – А так-то я французский изучаю.
- Вот и прекрасно, - перебила меня Алла Ивановна. – Вот и прекрасно. А с французским можно организовать факультатив. Я думаю, желающие найдутся. Эдик!
Алла Ивановна распахнула дверь кабинета, высунулась в коридор и ещё раз крикнула кому-то:
- Эдик! Эдуард Бадминтонович, тьфу!
Алла Ивановна весело рассмеялась.
- Вот ведь, всё дети, окрестили нашего физрука Бадминтоновичем, а так-то…
- А так-то я Богданович.
На пороге кабинета завуча вырос высокий красавец-блондин в спортивной форме.
- Но можете звать меня Бадминтоновичем, я не обижусь, - блондин весело рассмеялся, а потом обернулся к завучу. – Алла Ивановна, Абрамов там вазу вашу хрустальную разбил в кабинете химии.
- Вот ведь поганец! – Алла Ивановна всплеснула руками. – Сейчас вот я ему. Эдик!
Она обернулась к блондину.
- Я в кабинет химии, а ты тут растолкуй девушке, что и как. И да, покажи, где мы её разместим. У Марты Валерьяновны, кажется?
- У Марты, всех же у Марты селим.
- Ну вот и славно, - Алла Ивановна шустро выскользнула за дверь.
Не знаю, как там обстояли дела у Лёленьки с обучением юных скотининовцев, но мне в Малых Соснах жилось неплохо. Моя квартирная хозяйка, Марта Валерьяновна, оказалась крепкой старушкой, низенькой, немногословной и аккуратной. В комнату мою она без надобности не заглядывала, в душу не лезла, но вечерами обязательно поила меня ароматным чаем, настоянным на смородиновом листе и ягодах шиповника.
Коллеги были людьми интеллигентными и приветливыми, школьная администрация в лице Аллы Ивановны и директора Анатолия Романовича Штейнберга, страстно обожавшего историю, которую он преподавал, и хор, организованный им же, была лояльной и демократичной, а вверенные мне дети, даже Абрамов, разбивший любимую Аллы Ивановскую вазу, всеми силами выказывали свою тягу к знаниям.
- Ландан из зе кэпитал оф грейт британ, - уверенно тараторила толстенькая Леночка. – Итс ван оф зе ларджест ситис оф зе ворлд…
Ну лучше всех был, конечно, Эдик Козлов, физрук.
Он как-то уверенно и незаметно взял надо мной шефство, ввёл меня в круг учителей, познакомил с деревенскими жителями. Он помогал мне разруливать сложные ситуации с детьми, когда таковые возникали, и провожал меня до дома вечерами.
- Ты знаешь, Тань, ты к нам летом приезжай.
Эдик запрокидывал голову, и лицо его озаряла широкая и добрая улыбка.
- Когда персики поспеют.
- Персики? Ты шутишь? В наших краях?
- А что? У нас Петрович, знаешь, какую оранжерею отгрохал! Мичурин бы от зависти удавился.
Я и сама не заметила, как практика моя подошла к концу. Уезжать не хотелось. Каким-то чудом до меня дозвонилась Лёленька. Алла Ивановна вызвала меня к себе прямо с урока.
- Там, кажется, ваша подруга звонит, Танечка. Так вы поговорите, поговорите, - и Алла Ивановна тактично выскользнула за дверь.
- Танька, я так соскучилась, так соскучилась. Здесь же пипец как плохо, полный отстой, вечерами всё Скотинино пьёт, - тараторила в трубку Лёленька. – Завхоз в школе ещё ничего так мужик, за бутылку разрешил тебе позвонить. Ох, Танька, как же мне тошно здесь, удавиться со скуки можно. Сигарет нормальных не достать, все какой-то самосад курят…
Я слушала Лёленькину болтовню, уставившись в окно. Там на школьном дворе Абрамов незлобно дразнил толстенькую Леночку, биолог Петрович спешил по тропинке с группой старшеклассников к теплицам, а чуть дальше, на спортивной площадке, виднелась высокая фигура Эдика. На мои глаза непроизвольно навернулись слёзы.
Неожиданно выяснилось, что к моему отъезду решили организовать отвальную.
- Тань, сегодня вечером приходи в оранжерею, - Эдик застенчиво улыбнулся.
- В оранжерею? – удивилась я.
- Ну да. Там у нас хорошо. Лимоны растут, апельсины. Петрович там всё организовал, скамеечки, беседки, ну ты же была уже в оранжерее.
- Вообще-то нет, - я пожала плечами.
Действительно за всё своё пребывание в Малых Соснах до оранжереи я так и не добралась.
- Ну вот и увидишь. Значит, сегодня в девять.
- Сегодня в девять, - завороженно повторила я.
Я толкнула дверь оранжереи и неуверенно вошла. Света не было.
- Это такая шутка, да? – пробормотала я и чуть громче крикнула. – Эй, есть тут кто?
Ответа не последовало. Я засунула руку в карман брюк и нащупала там зажигалку. Достала, пару раз щёлкнула. Зажигалка зажглась не сразу. Я посветила вокруг себя. Неровный свет от зажигалки выхватил из тьмы кадку с каким-то растением, причудливую лесенку… Вдруг прямо на меня из черноты выступила Алла Ивановна. Глаза её горели красным. Я вскрикнула и попятилась, на что-то наткнулась и чуть не упала. Этим чем-то оказался директор Штейнберг, со странным застывшим лицом и стеклянными кроваво-красными глазами. Из-за спины директора выглядывала моя квартирная хозяйка, Марта Валерьяновна, а ещё чуть дальше, медленно двигались мне навстречу, страшно вытянув руки, два старшеклассника. Я закричала, оттолкнула директора и бросилась назад, справа виднелись смутные тени: высокая математичка Адель Захаровна, круглая Вероника Осиповна, завхоз Андрей Ильич, а у дверей стояла толстая Леночка и странно улыбалась. А прямо за ней был Эдик. Он резко метнулся ко мне, блеснул глазами и широко открыл рот.
У него клыки, какие же они удивительно белые, успела подумать я, почувствовав, как клыки слегка царапнули кожу шеи…
Почти одновременно с этим раздался звук бьющегося стекла, и что-то прыгнуло на меня прямо сверху. Краем глаза я увидела, как падает Эдик.
- Танька, бежим! – меня дёрнули за руку, рывком поставили на ноги и толкнули к двери…
Я сидела в старенькой раздолбанной девятке, и меня колотила крупная дрожь.
- Тань, может выпьешь, а? – Пашка Мельников крутил баранку. – Посмотри в бардачке, у меня там коньячок припрятан.
Я отрицательно покачала головой и сжала зубы.
Появление Пашки было внезапным, это он свалился мне на голову в оранжерее, выдернув меня из ночного кошмара.
- Я и не знал, что ты тут, у этих упырей, пока подружка твоя не сказала, эта, ну такая ногастая, Ляля или как её там…
- Лёленька, - бесцветно отозвалась я.
Оказалось, Пашка с дружками из Шуруповской банды регулярно наведывался в Скотинино, где у Шурупа был небольшой бизнес по производству палёной водки.
- Вот, а подружка твоя и говорит: а Танька, мол, тоже на практике, только в Малых Соснах. Я как узнал, вот, веришь, Тань, сразу сюда рванул. Здесь же место нехорошее, наши пацаны сюда не суются, логово ж вампирское. Думаешь, я тебе сказки говорю, не веришь мне?
И Пашка пустился в пространные объяснения, рассказывал про какого-то Влада, который в Малых Соснах провёл лето.
- А потом, слышь, Таньк, как подменили его. И пули не берут, словно заговоренный. А Шуруп говорит, пацаны, тут дело нечисто, и точно…
Я закрыла глаза. Голос Пашки тонул где-то рядом. Я думала про Эдика, про персики, про толстую Леночку…
Я вышла из здания института, закрыла за собой дверь и облегчённо вздохнула. Последний госэкзамен был сдан, всё, можно считать – дипломированный специалист. В сумочке затрезвонила тяжёлая черная Нокиа, Пашкин подарок.
Вообще, после экзаменов и получения диплома мы с Пашком собирались пожениться. Ресторан уже был заказан, готовое свадебное платье – пышное как зефир – висело на плечиках в шкафу родительской квартиры. Пашкин шеф, не Шуруп (Шурупа пристрелили на разборках четыре месяца назад), а Пашкин новый шеф, Андрей Данилович, подарил нам квартиру, старенькую однушку-хрущёвку, в которой сейчас делала ремонт шумная и не слова не говорящая по-русски бригада Алика. В целом, жизнь удалась, вот только… только что-то не давало покоя.
Нокия надрывалась в сумочке. Я открыла сумку, достала телефон, повертела в руках и опустила его в стоящую рядом урну.
Ноги сами понесли меня на автовокзал.
- В Малые Сосны мне не проехать, ты по тропке ступай, вон она, там, - водитель автобуса распахнул передо мной двери.
Я кивнула и весело спрыгнула со ступенек. Знакомая дорожка уходила вниз под горку.
- Тааааняяяя!
- Эдька! – я подхватила сумку и бегом припустила к знакомой высокой и плечистой фигуре.
- Я знал, что ты вернёшься, знал.
Эдик крепко сжимал меня в своих объятьях. Я чуть высвободилась и подняла к нему свое счастливое лицо.
- Ты же говорил, летом приезжай, ну, вот я и приехала. Как там персики?
- Персики? – Эдик широко улыбнулся. – Персики поспели!
Community Info