[Spoiler (click to open)]Ей было около сорока. Ниже меня ростом на пол головы, а я отнюдь не гигант, худая, с плоским животом и с первым размером груди. С выжженными горным солнцем по-мальчишески короткими соломенными волосами, с торчащими во все стороны вихрами, и с такими же белесыми ресницами. Серо-голубые эмалевые глаза. Крупные веснушки – следы солнечных ожогов на лбу, скулах и вздёрнутом носу. Плотно прижатые к голове маленькие уши с микроскопическими капельками жёлтого металла в мочках. Узкие плечи, тонкие, но в тоже время сильные, руки. Всегда сведённые вместе лопатки и выдвинутые вперёд ключицы. Мечтательно-сладкая улыбка на безмятежном лице, когда она сидела в палатке-столовой, где мы чаёвничали по вечерам, и слушала наш дурацкий трёп. Она в эти мгновения была рядом, но сама с собой. Сеточка мельчайших морщин вокруг глаз, как на глиняной японской чашке (материной драгоценности), которые можно было заметить, лишь приблизив лицо вплотную — осенний виноград, бархатисто-сухой и прохладно-сладкий. Стройность и лёгкие припухлости в нужных местах. А попа! Боже мой! Форменные геологические штаны, с накладными карманами, её так обтягивали! У окружающих Татьяну мужчин, её зад вызывал мучительный и неконтролируемый стон. Эти полушария, как раз по размеру моих ладоней, мерещились мне ночами в тестостероновом бреду. Полагаю, не я единственный представлял её зад перед мысленным взором, передёргивая затвор.
Она была геодезистом, приданым нашему геологическому отряду. А я был придан ей в качестве носильщика теодолита, треноги, коновода и готового на всё раба. Муж у неё был глубоким инвалидом-колясочником и на время полевого сезона, когда она отсутствовала дома, жил со своими родителями. Их дочь, ещё младшая школьница, тоже была у них.
В этот год, кажется 1987-й (или 86-й?), я на лето подрядился рабочим в геологический отряд, производящий изыскания в районе Казармана — золотого рудника, находящегося практически прямо по центру Киргизии, среди гор. Такую подработку нам в институте засчитывали, как производственную практику. Это допускалось, и даже приветствовалось. Рос я без отца, работала одна мать, и я постоянно искал дополнительный приработок. По паре коробок тушёнки и сгущёнки по окончании сезона, плюс деньги, хоть и не великие, на кое-какую одежонку для меня, были существенным подспорьем в нашем семейном хозяйстве.
Впервые я её увидел, когда мы приехали на экспедиционную базу в Орловку грузиться палатками, спальными мешками, консервами и прочим на нашей отрядной шишиге. Татьяна была уже там, сверяла по описи наше имущество. И вот оно, случилось! Не то, чтобы я до этого момента никогда не влюблялся — я был довольно романтичным молодым человеком и в те времена мизогинией ещё не страдал. Сжимая по ночам в объятиях подушку, я всегда представлял себе на её месте какую-нибудь девочку, девушку, женщину. Но сейчас… Может быть я повзрослел? А может быть Татьяна, в самом деле, была иной?
Кладовщик, матёрый узбек, изнывал. Татьяна выполоскала ему все мозги, пересчитывая каждый ржавый колышек к каждой драной палатке и указывая каждую дыру в далеко не первой свежести спальных мешках в соответствующих актах. Наконец, уже за полдень, все подписи и печати проставлены, всё посчитано и погружено в машину и мы отправились в неблизкий путь. Ориентировочно на место мы должны были прибыть через сутки. Фрунзе, Рыбачье, Нарын, Казарман, и далее серпантинами до базового лагеря.
Я помидорно краснел, когда подавал ей руку, помогая спрыгнуть с кузова машины во время остановок. Мы ели котлеты, сделанными неизвестно из чего, со слипшимися макаронами в придорожных столовых. Пили компот из гранёных стаканов, в которых плавали коричневые урючные ягоды. Курили болгарские сигареты, сидя на столовском достархане, под которым журчала вода арыка. Я молча стеснялся, а она не настаивала на поддержании разговора.
Дорога была ужасной. Только моя молодость, и то, что я не слишком разбирался в комфортности путешествий, помогли мне с ней справиться. Я просто не знал, что может быть иначе и не обратил на это внимания. К концу нашего беспримерного путешествия мы все были вымотаны до предела. Умопомрачительно-красивые Тянь-Шанские ебеня нас уже не вдохновляли. Скорее! Скорее! Скорее же!
Под самый конец пути, когда машина едва пробиралась по уступу, выдранному в склоне бульдозером, мы ехали, прицепившись к тенту снаружи, чтобы успеть спрыгнуть, если машина сковырнётся вниз.
*****
Ночами бывало прохладно, сказывалась близость ледника. Шельма сидела, вплотную придвинув морду к моему лицу, и пристально глядя на меня. Я притворялся спящим. Мне нравилось дразнить её, это была наша ежевечерняя игра. Она постоянно лезла в воду и в грязь, не пропуская ни одного ручья или лужи. Хозяин псины, начальник отряда Сашка Беккер, гнал её, грязную и мокрую, из своей палатки и та приходила ночевать ко мне. Я мерно посапывал, лёжа в спальнике и укрывшись сверху ватником. Шельма, вихляясь всем телом, начала тоненько попискивать. Ну, проснись же! Мне холодно! Я тоже хочу под телогрейку! Ну, пожалуйста!
Я открыл глаза и кивнул ей. Собака восторженно взвизгнула и нырнула ко мне под бок. Через несколько минут она согрелась, перестала дрожать, и захрапела храпом уставшего за день человека.
*****
Ты спала в соседней палатке. Так близко. И так далеко. Я провожу ладонью по твоей руке. Ты спишь.
*****
Утром я ловил и седлал лошадей. Мерина Жорика для Татьяны и Белку для себя. Белка, вздорная и брыкливая кобылка, постоянно пыталась цапнуть меня, когда я затягивал на ней подпругу, но сразу успокаивалась по завершении этой процедуры и в дальнейшем проблем не создавала. Лошади были, как это называется у настоящих лошадников, гнедыми. Нам же, студентам практикантам, они казались просто грязно-бурыми.
К девяти утра лагерь пустел. Геологи попарно со своими рабочими отправлялись в маршруты. Канавщики отбывали к своим канавам. Мы же вдвоём ехали к месту, где закончили работу в предыдущий день. Лошади чапали по каменистой тропинке, издавая задницами смешные пришепётывающие звуки. Шельма некоторое время сопровождала нас, но вскоре отвлеклась на в изобилии водившихся в этих краях сурков, отстала.
Мы с Татьяной разбивали на местности геодезический полигон для металлометрической съёмки. Эдакую прямоугольную сетку с ячеей пятьдесят на сто метров, в узлах которой я, направляемый своей начальницей, вбивал пронумерованные пикетажные колышки и повязывал их цветными тряпочками, чтобы отборщики проб могли легко обнаружить пикеты и набрать из-под каждого несколько горстей грунта для его химического анализа.
Татьяна ехала впереди, а я неотрывно смотрел на её узкую спину.
*****
Каждую ночь перед сном, я видел, как кладу свою ладонь поверх твоей. Мы смотрим в глаза друг другу, ты погладишь меня по щеке. Завтра я обязательно так сделаю.
*****
Прошло три недели. Геодезические работы закончились. Завтра Татьяна должна была вернуться в город. Это был последний её день у нас.
Я с Рафиком, таким же студентом-практикантом, только на курс младше меня, сеяли металлометрические пробы, разделяя фракции в стопках металлических сит. Работа нудная и пыльная. Мы сидели голые по пояс потные и грязные. Мухи настойчиво намеревались на нас присесть.
Вдруг зоркий татарин бросил сита и устремился к осёдланным лошадям, остывавшим у коновязи. Я поспешил за ним. Рафаэль заметил одинокого барана в зарослях шиповника на противоположном склоне ущелья, метрах в трёхстах от лагеря. Поймать бегающего в кустах барана практически невозможно, но хвала Создателю, за этим тянулась верёвка длинной с десяток метров. Если бы не это, не видать нам свежего жаркого вечером. Беглец (баран, очевидно, сбежал от местных жителей) был оперативно зарезан и разделан на удобные для хранения и приготовления куски. Улики в виде шкуры и головы были похоронены под валуном среднего размера. А куски мяса поди опознай.
Канавщики так же устроили себе выходной — стирка, баня. Ну и главная причина — изготовление самогона по методу Арнольда-Киари — с помощью мантушницы.
Способ этот был предложен германо-итальянским дуэтом химиков-органиков 168 лет назад: в нижнюю кастрюлю мантушницы наливается исходное сырьё (брага к моменту описываемых событий уже дошла до нужной кондиции в двадцатилитровой алюминиевой канистре). Сверху ставится трубообразная надстройка, на самую нижнюю платформу для мант помещается пустая чашка для сбора самогона. Сверху, вместо крышки, устанавливается большая чашка с холодной водой. Вся конструкция ставится на очаг – переносную газовую плитку. И… начинается сбор эликсира. Брага весело кипит внизу, пары спирта и сивушных масел поднимаются вверх, конденсируются на дне верхней чашки с водой и капают в нижнюю чашку, наполняя её. Приплясывающий от нетерпения надсмотрщик за процессом периодически сливает накопившуюся мутноватую жидкость из нижней чашки в банку из-под венгерского зелёного горошка.
Канавщики – особый сорт геологических рабочих. Как правило, это были бичи, подрабатывающие летом копкой канав в изыскательских отрядах. Канавы закладывались в интересных с точки зрения геологии местах. Жили они отдельно, в бичарне – десятиместной палатке, стоявшей на отшибе. Были грязными и вонючими. Они часто менялись – проштрафившихся и лентяев увольняли и нанимали новых. Но был среди них выбивающийся из общего ряда. Мужчина лет под 40. Его звали Андрей (как-то так, не помню уже точно, но пусть будет). Работал он в городе на заводе Ленина мастером. Весь год копил отгулы, которые потом приплюсовывал к летнему отпуску. И в этот продолжительный отпуск нанимался канавщиком. Семья у него, кажется, отсутствовала. Сложением как греческий бог – с такими кубиками на животе. Был кудряв и светловолос с кудрявой же бородкой. Геологическое начальство охотно его нанимало – он отлично работал, и закрывали ему рублей по 300-400 в месяц. Что было очень и очень не плохо по тем временам. Он был романтиком гор – пел у костра под гитару вечерами и всякое такое.
*****
Баранья печёнка, почки, сердце и куски мяса, пересыпанные резаным луком и морковью (повар был иудейских кровей и морковку в неимоверных количествах клал практически во все блюда, которые готовил), весело шкворчали в большом казане. Хлеб, тазик с помидорно-огуречным салатом и полная банка самогона стояли на столе в столовской палатке. Несколько литров неиспользованной браги так же ждали своего часа. Всё было готово к Татьяниным проводам. Ну, или к попойке, как кому нравится называть сие времяпровождение.
Я, наконец, решусь.
*****
Веселье в самом разгаре. Выпили, закусили, выпили ещё. Ты как всегда молчала и улыбалась. Узкая чёрная бархотка с камеей – лобастый девичий профиль медового цвета – плотно охватывала твою шею. Наши глаза встречаются.
*****
То ли самогон оказался слишком крепким, то ли сказалась изматывающая усталость всех предыдущих дней, то ли высокогорье, то ли всё это сразу, но сознание я потерял после двух полустаканов. Очнулся я на топчане в своей палатке, поверх спальника. Сзади лежал Андрей и шарил рукой у меня между ног. Я едва осознавал происходящее, сил отбиваться от его манипуляций не было. Оргазм был бледным и смазанным. Андрей сразу же встал и вылез из палатки.
На утро ничего не напоминало о произошедшем. Лишь стягивающие волосы пересохшие потёки спермы на бедре.
Машина с тобой уже ушла в город.
Боже, как же мне было плохо.
*****
Последний раз я увидел её в сентябре. Мы с сокурсниками ехали на пятом троллейбусе из факультетского корпуса в главный. Она сидела на одном из первых сидений у окна. Я поздоровался. Татьяна скользнула отсутствующим взглядом по моему лицу и отвернулась к окну. Мы вместе проехали четыре остановки, потом она вышла. Я никогда раньше не видел её в платье и в туфлях, её накрашенных темно-вишнёвой помадой губ.
*****
Ты видела. Ты ждала.
Community Info